Как-то во второй половине 80-х годов, когда весь советский народ как один боролся с антиалкогольной программой товарищей Горбачева-Лигачева, поехали мы с моим будущим свояком Лёхой по кличке Маяк на открытие весенней охоты во Владимирскую область. Встретил нас местный егерь Серега, молодой скуластый парень, одетый как всегда в рваную телогрейку до пупа и хэбэшные треники синего цвета. Сергей радостно сообщил, что мы подъехали как раз вовремя и что сейчас соберутся все остальные деревенские охотники, и мы дружно, с просветленными лицами двинемся в угодья, чтобы сообща напасть на лесного кулика - вальдшнепа.

И действительно, не успели мы толком напиться чаю, как к дому егеря лихо подкатила большая железная телега из-под коровьего говна, запряженная в трактор "Беларусь"- МТЗ-82. В телеге, сияя уже достаточно просветленными лицами, находился весь списочный состав первичного охотколлектива колхоза "Красное знамя" во главе с председателем. Также имели место парторг, главный агроном, лесничий, несколько механизаторов, один оператор машинного доения и трое неизвестно чьих сыновей младшего школьного возраста. Все были одеты в телогрейки разной степени свежести, закатанные ниже колен черные болотные сапоги и шапки-ушанки из разношерстного меха. Телогрейки были подпоясаны открытыми бурскими патронташами, из которых виднелись потемневшие от времени латунные гильзы, запыженные газетой "Правда". У председателя колхоза и парторга в распахнутые вороты их телогреек выглядывали еще и строгие темные галстуки. Мы с моим свояком тоже прониклись атмосферой праздника открытия охоты. Леша настолько проникся, что все 8 км, что мы ехали до места тяги, безостановочно излагал приблизительно такой текст:

"Должен вам заметить, что ничто так не волнует легкоранимое сердце истого охотника-спортсмена, как первые, порой еще едва заметные признаки наступающей новой поры года, а именно весны. Сколько сразу романтического, трепетного и щемящего наполняет его душу, открытую всем ветрам, палящему солнцу, крупному граду, проливным дождям и другим атмосферным явлениям. "Пись-пись-пись" - где-то зажурчал первый ручеек, "чпок-чпок-чпок" - громче стал долбиться трудяга-дятел о больное короедом дерево, "мур-мур-мур" - все-таки стали отзываться кошки на пронзительные, полные любовной муки призывы дворовых котов. Все эти, да и многие другие звуки, несомненно, оповещают нашего охотника о скором приходе того самого упоительного момента, когда он, снова наполнив свое сердце всеобъемлющей любовью ко всему сущему, перешагнет порог своего жилища и выйдет навстречу великому чуду под названием Природа." Последние свои слова Леха, распалясь, произнес довольно-таки громко, чем привлек внимание деревенских к своему монологу. Все с любопытством и доброжелательным интересом уставились на свояка. Тот же, многозначительно протерев очки в золотистой оправе специальной тряпочкой и, выждав выверенную паузу, продолжал: "Не заметив как, пролетит он любое расстояние, преодолеет попутные препятствия, неосознанно отмечая все приметы наступившей наконец-то весны. "Гав-гав-гав" - залает его верный спрингер-спаниель, не в силах сдержать собачьего восторга, носясь по опушке просыпающегося весеннего леса в поисках набродов токовавших здесь этим утром граусов. "Буль-буль-буль" - …"Ээ-ээ, профессор, я чо-та не понял насчет страусов?" - неожиданно прервал монолог свояка оператор машинного доения. - "У нас тута вроде как страусы не водятся!" Некоторое время свояк концентрировал свое внимание на сложившейся реальности и, после непродолжительного раздумья, ответил вопросом на вопрос: "А спрингеры, что, водятся?! " Не найдясь с разумным ответом, оператор, отступив, присел на корточки у борта говняной телеги и пристыжено пробормотал: "Да ладно, это я так просто, мочи дальше…"

"М-м, на чем я, собственно говоря, остановился?" - несколько растерянно пробормотал Леша. Тут все собравшиеся вразнобой закричали: "Ты остановился на буль-буль-буль…" - "Ах, да, буль-буль… ты не знаешь, к чему бы это я?" - спросил он меня, почесывая себе кадык. - "Судя по контексту, …буль-буль-буль - потекло выдержанное шотландское виски из серебряной фляжки графа в его же золоченый стаканчик, извлеченный им из походного несессера", - наугад предположил я, начиная, впрочем, исподволь догадываться к чему свояк, потихоньку, и ведет дело. "Верно!" - обрадовался Леха: - "Архиточно, заметил товарищ, предлагаю остановить железного коня и выпить за всемирный День рождения нашего с вами всеми уважаемого, великого вождя и друга печников, зачинателя коммунистических субботников, автора "Антидюринга" - дорогого Ильича, то бишь - Ленина!" Да, я забыл отметить, что события эти происходили 22 апреля.

Предложение свояка вызвало бурную реакцию первичного охотколлектива. Некоторые начали орать трактористу, чтобы он остановился, некоторые стали по ходу движения выпрыгивать из телеги. Все собрались в кружок и, как говорится, немедленно выпили. После непродолжительной паузы, наполненной кряхтениями, губным чмоканием и отрывистыми возгласами: "Эх, хорошо пошла!" ( а пошла, кстати, вся привезенная нами водка в количестве двух бутылок, честно купленная на выданные нам профсоюзной организацией талоны), слово взял парторг колхоза.

"Бля, то есть, для… того мы издеся собрались, чтобы я, каковым являюсь спорторгом зверосовхоза "Напрасное время", то есть, "Прекрасное вымя", заверил, что наш зерноколхоз имеет весь этот урожай ввиду…, то есть, имеет виды на урожай. Угарным трудом и столичной дисциплиной отметим… м-м… ответим поискам… проискам капли-… э-э-э… капиталистов! Предполагаю вылить за к обеду…, не…а, во: предлагаю выпить за победу сос-сос-сос-социалистического пруда! Пятихатку - за три года!"

Несмотря на некоторое косноязычие, тост парторга был принят на ура и все мы выпили мутного, но крепкого самогону, разлитого в четвертинки, заткнутые пробками из газеты "Правда", моментально появившиеся неизвестно откуда в устрашающем количестве. Дети употребляли наравне со взрослыми, причем науськивал их на это дело собственноручно Председатель, подливая им и приговаривая: "Без меня не смейте пить, но при мне - можно."

Когда мы снова погрузились в телегу, Леха опять почувствовал прилив красноречия и его понесло дальше, правда, бойкий слог его стал оставлять желать уже лучшего: "В натуре не секрет, что всякий авторитетный писака завсегда ваял за охоту. Все эти чики-пики про Жеку Питерского (Онегина - прим. автора) и Анюту Стрелочницу (Каренину - прим. автора), рядом не лежали с охотничьими малявами Вани с Орла (И. С. Тургенева). Взять хоть его нетленку про Хоря и Калиныча! А Маминов Сибиряк, а Сёма Тянь-Шаньский, а шобла Толстых? Короли, красавцы… Нынешние куда жиже будут, забашляли за ксивы, а "мама" без семи ошибок накарябать не могут. А как они блядки этих длинноносых орлов, то бишь, варкшнеков описывали?! Типа стоишь на закате с помповиком в руках и секёшь момент, когда этот лаврушник где-то там за поворотом прокукарекает. Ну, в натуре, на стрелку машет. Стрельба фиговая по ним, темнотища - во-первых, во-вторых - мелкий он, падла, картечь обносит. Зато, базара нет, воздух свежий кругом, птички тра-ля-ля бацают, ну и ваще… Так что, братва, не худо бы застопорить тачанку и накатить по дозе за наших паханов…- тут свояк вдруг длинно сплюнул через диастему между двумя верхними резцами - … пусть земля им будет пухом."

Выпили молча, не чокаясь. На вовсю уже просветленные лица охотников налетело, подобающее моменту, легкое облачко печали.

Когда мы прибыли на место и расположились на небольшой полянке, то атмосфера праздника открытия охоты достигла своего апогея. Разговор стал общим. Говорили все одновременно, увлеченно, никто не слушал собеседника. Опять на свет появились злополучные четвертинки с самогонкой. Охотколлектив разбился на небольшие группки стоящих и выпивающих отдельно. Атмосфера была по началу легкой и непринужденной. Почти что фуршет. Все стояли, держа четырехсотграммовые кружки с первачом в одной из рук, в другой - что-нибудь вроде куска сала или колбасы. Я переходил от группы к группе, слушая отрывистые, но азартные выкрики деревенских охотников. Постепенно образовались коалиции: Лесничий тяготел к егерю Серёге и к Оператору Машинного Доения, Председатель и Парторг, игнорируя Главного Агронома, предпочитали общаться напрямую с Трактористом, все механизаторы образовали свой кружок, а заметно выпившие ничьи дети уже по очереди блевали в соседних кустах. Потихоньку стало смеркаться, поднялся ветер и пошел достаточно мокрый снег.

Охотники вынуждены были расползтись по местам предполагаемой охоты. Мы с Лёхой и егерем Серегой двинули на какое-то заветное Марьино болото. Первые 200 метров прошли бодро и уверенно, но тут свояк предложил выпить еще по одной "…для целкости глаза". Ну выпили, подумаешь, одной больше, другой меньше… Все бы ничего, но оказалось, что нужно переходить небольшой ручеёк по широкому и удобному бревну. Последним шел Лёха. Внезапно посреди бревна на свояка напал ступор, он явно потерял (но не изменил) ориентацию, развернулся набрякшим лицом по течению ручья и стал плашмя падать в воду. Когда его вытянувшееся в струнку тело приняло горизонтальное положение, а до поверхности воды оставалось каких-нибудь 50 см, Леха судорожно дернулся и неожиданно приземлился на обе ноги. Поскольку ручей был совсем неглубокий, то свояк не залил болотники и стоял по колено в воде, покачиваясь и задумчиво сплевывая. Так продолжалось несколько секунд, по истечении которых Леха вдруг окончательно рухнул в воду, вытянув вперед руки с нехромированным Зимсоном. Погода совсем испортилась, свояк, вынырнув из ручья и, по-собачьи отряхнувшись, трусцой побежал к костру сушиться. Мы с егерем Серегой прошлись по инерции еще с километр. Постояли, покурили… Вальдшнепами даже и не пахло, и мы повернули обратно.

Пришли уже в полной темноте, вокруг костра слонялись вконец пьяные колхозники, сидел совершенно голый и тоже пьяный свояк, кругом валялось несметное количество пустых четвертинок. С большим трудом одели Леху в мокрую одежду, кое-как собрали шмотки и разрозненных охотников, погрузились в тракторный прицеп, на котором до нас всю зиму возили навоз на поля. В принципе, тогда мы не сильно отличались от зимнего содержимого этой телеги…

Тракторист с хрустом воткнул какую-то передачу, трактор дернулся и извилисто тронулся в обратный путь. Мы с моим будущим свояком стояли у переднего борта телеги и добросовестно лупились на снежинки, мелькающие в свете фар. "Зрелище, надо вам доложить, совершенно феерическое" - вдруг промямлил Леха. "Ага" - к месту ответил я минут через десять. В это время за нашими спинами началось какое-то постороннее движение. Одновременно обернувшись, мы увидели, что все члены первичного охотколлектива колхоза "Красное знамя" сосредоточенно дерутся друг с другом. Некоторое время мы остолбенело стояли, пытаясь понять, что происходит. Леха включил фонарик, чтобы разглядеть, кто кого, собственно говоря, мутузит, и тут же получил внятный удар в переносицу. Очки в золотистой оправе отлетели в одну сторону, ЗимсОн - в другую, а свояк вместе с фонариком - соответственно, в четвертую. Подняв Леху и поставив его в угол телеги, я попытался как то разнять дерущихся, но драка разгоралась все сильнее. Трактор остановился, часть колхозников продолжили мордобой на земле. Все происходило в мрачном молчании. Внезапно один из подростков с криком:"А-а-а, папку замочили!"- стал кидаться на взрослых с топором. Я спрыгнул на землю и увидел в свете фонарика одного из механизаторов, лежащего на спине с неестественно вывернутыми руками, глаза у него закатились, цвет лица вполне гармонировал с падающим на него снегом. В такой позе мог лежать только труп… Я кинулся к предполагаемому трупу механизатора и стал производить всякие реанимационные процедуры. Но тут на моего пациента напали другие механизаторы и стали пинать его ногами, приговаривая: "Вставай сволочь, хватит притворяться!" К моему удивлению, пострадавший тут же вскочил и шустро стал карабкаться на телегу, но был отброшен назад точным ударом в лицо, который произвел Лесничий левой ногой, разбежавшись от противоположного борта. "Ну все - прикинул я - теперь точно жмурик образовался". Но, нет, механизатор опять встал на ноги и принялся искать шапку, слетевшую у него головы.

Я тупо стоял у откинутого заднего борта телеги, время для меня почему-то стало дискретным. Как сейчас помню, в сознании фиксировались только отдельные моменты событий и то в виде черно-белых фотографий. А события происходили одно хуже другого: вот кто-то вытащил нож, кто-то стал стрелять в воздух, а кто-то по колесам трактора. Наконец я понял, почему у меня все мелькает перед глазами, я рефлекторно нажимал на кнопку фонарика, сделав из него подобие стробоскопа.

Собравшись морально и физически, я выдворил свояка из навозной телеги, где он стоял в виде пингвина, нашел его очки (целые) и Зимсон (с расколотой в щепки ложей) и нелицеприятно предложил Лехе и примкнувшему к нам Парторгу продолжить дальнейший путь пешком.

Пройдя оставшиеся километры, мы тепло попрощались с Парторгом, добрели до егеревой избы и завалились спать. Сквозь сон я слышал, как Леха бродил по избе, что-то пил, клацая зубами о кружку, и все приговаривал: "Опять, опять один и тот же сон: про базис без надстройки и шляпки без гвоздей". Ближе под утро он слегка сменил пластинку. Судя по всему, он обнаружил заначенную мною фляжку со спиртом и теперь за печкой завелся до боли знакомый мне монолог: "Проснулся утром - во рту Сухи, в глазах Черны. Махач по первой…. Недомански…. Махач по второй - Лутченко, но Мальцев. Махач по третьей - Хорешовски… Пошел в сельпо, а там Старшинов с братьями Майоровыми и Репс на поводке." *

Когда я проснулся окончательно, Леха уже вовсю блестел просветленным лицом, выспрашивал откуда не возьмись взявшегося егеря Серегу о подробностях вчерашней охоты и строил планы на сегодняшнюю… А Серега сконфуженно извинялся, что заехал свояку вчера по пенсне, поскольку "…не фига мне в было в рожу светить, когда у нас драка ответственная…"

Вот так, уважаемые братья-охотники, открылись мы тогда во Владимирской области. Конечно, ничего хорошего…, но с другой стороны - из песни слов не выкинешь. Бывало и похуже, но во избежании дальнейшей дискредитации, остановлюсь только на этом, безусловно, вредном примере пагубных последствий неумеренного возлияния на охоте.

• - здесь свояк использовал фамилии известных хоккеистов СССР и Чехословакии 70-х годов.

Вадим Ахтямов